Российский Фонд фундаментальных исследований Русская христианская гуманитарная академия
Сайт выполнен в рамках проекта РФФИ 18-011-90002
Достоевский: pro et contra
Систематизация источников и анализ ключевых подходов
к осмыслению Достоевского в отечественной культуре.
Юродство

Юродство — 1) экстремальная форма самоотречения, вид практической религиозно-бытовой аскезы внеуставного содержания; 2) у Достоевского — тип поведения героя-маргинала. Юродивый — трагический лицедей, антигерой-обличитель обыденного мира и его мнимых ценностей. Божье дитя, презревшее высокоумие земных князей и собственное тело, шут в веригах («Божий шут», — по выражению Л. Карсавина в «Поэме о Смерти», 1932), актер и зритель собственной игры. Его воспринимают как наместника Страшного Суда на земле. Юродивый никого не боится, суд земной ему не страшен, поскольку никто не способен оказаться более жестоким по отношению к своему телу, чем он сам; не боится он и чужого мнения. В жутковато-веселом поведении защитника правды последнее прикрыто, как щитом, убогим образом. Подлинная правда несказуема в гармоническом речении и в упорядоченном по правилам риторики высказывании (см. специфическое косноязычие юрода; Аким во «Власти тьмы» Л. Толстого; стихотворство капитана Лебядкина). Есть стыд формы и бесстыдство последней правды. Юродство и есть самораскрытие в человеке стыда как формы правды, ее эпатирующее людей явление. Феномен юродства является изначально русским, не имеющим прямых аналогов в культурах иного типа (ср.: фигуры евнуха, дервиша, аскета-пустынника, йога). В своей истории русское юродство не исчерпано биографиями знаменитых юродивых, оно получает множество секулярных форм выражения, как на уровне бытового поведения, так и в литературных образах и в философской личности. Юродство стало глубоко национальной чертой отечественного поведения и образа жизни, а со временем — и предметом игры и мимикрии (лже-старец Распутин). Наличие черт юродства в облике мыслителя — писателя и художника — не следует трактовать в оценочных интонациях: амбивалентный характер юродства сочетает бессознательное лицемерие с открытым отрицанием основ нормированной жизни, надрыв страдания с комической самокритикой, сакральную серьезность религиозного подвига с жизненной клоунадой. Юродство выражает отчаяние перед несовершенной жизнью, тоску о слабом человеке и попытку прорваться сквозь грешную телесность к святой возможности встречи с Богом, раскрыться ему в жертвенном самонаказании. Юродство — форма кризиса духа и вечного стояния на пороге смерти заживо. Юродство может свидетельствовать о трагической разломленности жизни на неадекватные сферы слова и идеи. Так, озабоченность Мышкина мыслевыражением («Я не имею жеста. Я имею жест всегда противоположный, а это вызывает смех и унижает идею...» — 8; 458) определяет неполноту его личного юродства, в принципе неспособного завершить героя и оставляющего его на стадии «идиота» (отсюда в частности все следствия трагической вины Мышкина). От самоуничижительных жестов Макара Девушкина и Фомы Опискина до эстета-юродивого Ставрогина и позерского юродства Федора Павловича Карамазова, от маргиналов церковной ограды («блаженная»-юродивая Лизавета; изуверско-фантастическое юродство отца Ферапонта) до патологического лже-юродства Смердякова — таковы воплощения «основного героя» Достоевского. Для писателя в подлинном юродстве был дан народный идеал органической святости: «Лучшие люди. Где теперь и что такое теперь лучшие люди <...> Чины — пали. Дворянство — пало. Все форменные установки лучшего человека — пали. Остались народные идеалы (юродивый, простенький, но прямой, простой. Богатырь Илья Муромец, тоже из обиженных, но честный, правдивый, истинный)» (24; 269). На героях Достоевского сказалось исконно русское юродство мысли (привычка к негативному, «от противного», поиску правды) и юродства творческого поведения, связанного в частности с мессианскими наклонностями: таково поведение П. Чаадаева, А. Хомякова, поздних Н. Гоголя и Л. Толстого, В. Гаршина, Н. Федорова, В. Соловьева, символистов. Юродство связано в русской культуре с «уходом» как типом фронды (уход в скиты или монастырь, «к цыганам» или «в актеры», в город или в деревню, «в народ» или в эмиграцию; ср. романтический мотив «добровольной» ссылки). Уход в город внес элементы юродства в поведение С. Есенина и В. Шукшина; например, его «чудики»; «в народ» ушли и пропали А. Добролюбов и Л. Семенов (их, как и Л. Толстого, Н. Бердяев назвал «нашими русскими францисканцами»). Юродство как тип «Божьего безумия» наблюдали в поведении В. Хлебникова, А. Белого, В. Свенцицкого, Н. Клюева, Е. Честнякова, обериутов и футуристов. Именно героям Достоевского отечественная культура обязана непрерывностью юродской традиции. Если для С. Булгакова в «подвиге юродства» мыслится предел забвения «самости» в жертвенном предстоянии Богу (Свет невечерний. М., 1917. С. 348), то для М. Бахтина в этой надчеловеческой и абстрактной отверженности заключен грех гордого одиночества и противления другому (Бахтин М.М Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 105—106, 125, 128, 150, 161, 353). Известного предела самоотрицания (не без влияния Достоевского) достигает юродство в героях утопий-антиутопий А. Платонова «Чевенгур», «Котлован», «14 Красных Избушек». Современное прочтение феномена юродства усиливает в нем элементы вымученного и наигранного героизма паче гордости.

Исупов К.Г.



Юродское — специфическая этико-эстетическая категория в творчестве Достоевского 1866—1881 гг., проявляющаяся в ситуации, когда носитель позитивного начала вынужден, отстаивая высшие духовные ценности, проходить через унижение, осмеяние, поругание, аналогичные тем, что перенес Иисус Христос в последние дни своего земного существования (страсти Господни). Исторически эта категория восходит к категории юродивых, как бы восстанавливавших своим образом жизни и поведения первоначальный смысл распятия: «святость через позор» (Г.С. Померанц). Юродское эстетически многопланово, т.к. Иисусу в этот момент было присуще не только трагическое («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил?» — Марк. 15; 34) и возвышенное («Да будет воля Твоя!» — Матф. 26; 42), но и жалкое («И били Его по голове тростью, и плевали на Него, и, становясь на колени, кланялись Ему» — Марк. 15; 19). Эстетическая неоднозначность такой ситуации хорошо ощущалась людьми первых веков. Эллины не хотели признавать Иисуса богом не только потому, что Он был в их глазах варваром, но и потому, что в фигуре Его обнаруживали нечто жалкое; их смущал позор Его смерти, ее «неэстетичность». В качестве воплощения божественного начала они могли признать лишь прекрасное, героическое и величественное, поскольку в них идеал торжествует, выступая в силе, славе и мощи, тогда как в жалком он, задавленный и поруганный превосходящими силами зла, отчаянно-робко заявляет о своем праве на существование. Язычники знали, что жалость чаще всего направлена на нечто слабое, неспособное защититься, хотя и привлекательное — на детенышей, мелких животных, больных, нищих и т.п. С их точки зрения, Бог не мог быть жалким, слабым, иначе какой же он бог? Но краеугольный камень христианства — милосердие (любовь-жалость к ближнему). Эта религия провозгласила Бога поруганного, а своим символом сделала распятие: «Мы проповедуем Христа распятого, для иудеев соблазн, а для Еллинов безумие...» (1-е послание ап. Павла Коринфянам, 1:23).

Христоцентричные герои Достоевского, как правило, вынуждены проходить в своей сюжетной судьбе через поругание, являющееся своеобразным аналогом страстей Господних. В результате юродское становится выражением святости героев в миру. Оно есть в незаслуженно унижаемых и оскорбляемых князе Мышкине и Соне Мармеладовой, в Маврикии Николаевиче, стоящем на коленях по приказу Лизы, в Дарье Шатовой, мужественно и кротко переносящей свое двусмысленное положение, в старце Зосиме, перед которым паясничает Федор Павлович, в Алеше Карамазове, «вечном» посреднике, принимающем на себя удары, адресованные его братьям, и в довершение всего проходящем испытание «тлетворным» духом. На «юродивость» героев нередко указывает сам текст: Раскольников во время первого посещения комнаты Сони несколько раз называет ее про себя юродивой (6; 248—249), князя Мышкина неоднократно рекомендуют «дураком» и «идиотом», что синонимично понятию «юродивый», Алеша Карамазов характеризуется автором как «человек странный, даже чудак» (14; 5), из «юношей вроде как бы юродивых» (14; 20), и, наконец, Катерина Ивановна прямо называет его «маленьким юродивым» (14; 175).

С эстетической точки зрения, юродское — комплекс жалкого, трагического и возвышенного, где жалкое играет совершенно особую роль, поскольку другие персонажи произведения обычно замечают в первую очередь именно его и реагируют на него подобно эллинам времен апостола Павла (в отличие от читателя, которому в первую очередь раскрывается второй аспект юродского). Комплекс этот оформляет противоречие между безмерностью и надмирностью христианского идеала и несоответствием ему ограниченных возможностей земной формы.

С одной стороны, для христоцентричных героев Достоевского характерно тончайшее понимание человеческой души, глубочайшая мудрость, а с другой стороны — в их поведении всегда есть что-то неловкое, нелепое, жалкое, какое-то «отсутствие жеста» (на которое жалуется князь Мышкин), нехватка возвышающего момента, вместо которого — скандал и «клоака». Поэтому почитатели их как будто стыдятся своих «святых» (что хорошо прослеживается в отношении Аглаи Епанчиной к князю Мышкину), они, подобно древним эллинам, не могут адекватно воспринять, «вместить» юродское в них, жалкое внешне и возвышенное внутренне. Причину, по которой носители христианского идеала изображены в произведениях Достоевского именно так, раскрывают слова таинственного посетителя Зосимы: «...непременно будет так, что придет срок <...> и поймут все разом <...> и удивятся тому, что долго сидели во тьме, а света не видели <...> Но до тех пор надо все-таки знамя беречь и нет-нет, а хоть единично должен человек вдруг пример показать <...>, хотя бы даже и в чине юродивого. Это чтобы не умирала великая мысль...» (14; 276).

До тех пор, пока большинство людей живет во тьме эгоизма и индивидуализма (в уединении от всех), считая это нормой, жизнь в миру по заповедям Христовым будет казаться юродством. Юродское в произведениях Достоевского стало проявлением того факта, что ему удалось найти адекватную для православного миропонимания эстетическую форму. «Эллинское» требование классической эстетики, чтобы идеал обязательно являлся в силе и величии (хотя бы и в величии гибели), было им отвергнуто. Как Иисус Христос прошел в своем земном пути через издевательства и унизительную казнь, так и христоцентричные герои Достоевского проходят через унижение и поругание, дабы явить лик Божественной красоты и славы. Демонстрируя своим читателям, что юродское обусловлено не внутренней слабостью христиан, а наоборот, их силой, их способностью противостоять жестокости и косности земного бытия, писатель готовил современников к воцерковлению, попутно становясь одним из самых решительных реформаторов мировой эстетики.

Алексеев А.А.


Юродивый герой — герой с особым типом сознания, проникнутого христианской идеей, с особыми пространственно-временными представлениями и ощущениями. При этом внешние атрибуты юродивого «Христа ради» Древней Руси редуцируются и отходят на второй план.

«Шут-юродивый» раннего творчества Достоевского в значительной мере замещается и вытесняется юродивым героем в зрелом периоде при существенном внешнем «обмирщении». Юродивый герой больший христианин, чем то принято в миру. Его честность, открытость и наивность порождают реакцию комизма и неприятия героя «миром». В этом смысле автор и за ним исследователи называют «юродивыми» Мышкина, Алешу Карамазова. Однако целый ряд персонажей и в этом смысле не являются юродивыми, но другие герои называют их так — это метафора, развернутая в сторону глубочайшего христианского мироощущения. Таково «юродство» Сони Мармеладовой. Повествователь в «Братьях Карамазовых» называет юродивыми монахов Варсонофия и Ферапонта. Это персонажи, близкие традиции ложного и природного юродства. Близки природному и одновременно юродству «Христа ради» Марья Лебядкина и Лизавета Смердящая. В раннем творчестве исследователи иногда называют юродивыми у Достоевского тех, кого точнее Н.М. Чирков именовал «шутами-юродивыми» за их сложную, двойственную натуру. В ряду главных героев имеются и такие, которые, не являясь юродивыми ни в одном из названных смыслов, используют юродское слово или юродский жест. Таков старец Зосима, отчасти Раскольников, Версилов, герой рассказа «Бобок» и «смешной человек».

Важнейшим юродским жестом-поступком является юродское странствие, которое в поэтике Достоевского получает статус сюжетообразующего мотива. Особым видом юродского странствия является странствие в инобытие в сознании героя. Такое странствие имеет значение композиционного приема в рассказах «Мальчик у Христа на елке», «Бобок», «Сон смешного человека». Оно — в мир мертвых, ангелов, в «золотой век», когда далекая звезда оказывается той же землей в другом времени. Такое странствие связано с предчувствиями, знамениями, откровением как зримым явлением истины нравственного бытия. В этом странствии Достоевский применяет прием амплификации сна и смерти, что и позволяет нарушить обычные пространственно-временные отношения и выработать собственную концепцию времени и пространства. Происходит вмещение пространства в пространство и времени во время. Предчувствия героя в этом случае связаны с болезненными состояниями по типу юродского сознания. «Странничество» юродивого героя имеет еще одну важную поэтическую функцию в романном мире Достоевского. Такой герой выполняет роль медиатора между всеми остальными героями. Комизм и трагизм юродивого героя черпает свою наполненность из древних культурных пластов и ориентирован на адаптированный народным сознанием христианский идеал. Путь юродивого героя — это путь к народу, к народному сознанию и пониманию идеала. Ряд юродивых героев (или героев типа «святого старца», близких по духу к юродству, как Зосима) предваряет и предуготавливает появление в мире Достоевского непосредственно образа Иисуса Христа в «Легенде о Великом инквизиторе». С образом юродивого героя у Достоевского связывается идея мгновенного нравственного преображения и нового мироустройства на началах любви и согласия. Изучение юродства и юродивых у Достоевского стало возможным после выхода в свет ряда известных работ Д.С. Лихачева и А.М. Панченко, раскрывших феноменологию древнерусского юродства.

Иванов В.В.


Прим.: Все цитаты из произведений достоевского и ссылки на его тесты даны по изданию: Ф. М. Достоевский. Полное собрание сочинений: В 30 т. Л.: Наука, 1972-1990. 







Скачать
Свобода художественного творчества

Свобода художественного творчества

Созина Е. К.
Публикация
Правда

Правда

Захаров В. Н. Щенников Г. К. Чирсков Ф. Б.
Публикация
Автобиографизм

Автобиографизм

Загидуллина М. В. Назиров Р. Г. Беловолов Г. В.
Публикация
Юродство

Юродство

Исупов К. Г. Алексеев А. А. Иванов В. В. Есаулов И. А.
Публикация
Новости 1 - 4 из 26
Начало | Пред. | 1 2 3 4 5 | След. | Конец Все