Красота — одна из универсальных форм бытия материального мира в человеческом сознании, раскрывающая эстетический смысл явлений, их внешние и внутренние качества, которые вызывают удовольствие, наслаждение, моральное удовлетворение (Эстетика. Словарь. М., 1985), «есть конкретность воплощенной положительной духовности в пространственных и временных формах» (Лосский Н.О. Достоевский и его христианское миропонимание // Лосский Н.О. Бог и мировое зло. М., 1994. С. 127). Красота — центральное понятие эстетики Достоевского, важнейшее в его мировоззрении в целом. Красота, как считает Достоевский, «есть необходимая потребность организма человеческого» (т.е. человека как целого, а не только духовного существа), «без нее человек, может быть, не захотел бы и жить на свете» (18; 94). Поэтому «искусство есть такая же потребность для человека, как есть и пить». Особенно же потребность в красоте развивается «наиболее тогда, когда человек в разладе с действительностью, в негармонии, в борьбе, т.е. когда он наиболее живет, потому что человек наиболее живет именно в то время, когда чего-нибудь ищет и добивается; тогда в нем появляется наиболее естественное желание всего гармонического, спокойствия, а в красоте есть гармония и спокойствие» (18; 94 — курсив Достоевского. — Прим. ред.). Красота связана с жаждой жизни и тоской по идеалу; она, по Достоевскому, как бы «вектор» общественно-нравственных поисков. Исходя из такого понимания красоты, Достоевский выступает против утилитаристов, отрицающих красоту как бесполезное, и утверждает, что «красота всегда полезна» (18; 95), поэтому и «Искусство всегда современно и действительно, никогда не существовало иначе, и, главное, не может иначе существовать» (18; 98 — курсив Достоевского. — Прим. ред.). Красота имеет, по Достоевскому, не только эстетический, но и нравственный смысл: возражая все тем же утилитаристам, Достоевский пишет: «Трудно измерить всю массу пользы, принесенную и до сих пор приносимую всему человечеству, напр., "Илиадой" или Аполлоном Бельведерским, вещами, по-видимому, совершенно в наше время не нужными.» (18; 77—78). Однако, — рассуждает Достоевский, если тот или иной юноша полюбовался прекрасной статуей, а потом, спустя 20–30 лет, — проявил себя положительно в том или ином великом событии, то кто знает? — «может быть, в массе причин, заставивших его поступить так, а не этак, заключалось, бессознательно для него, и впечатление Аполлона Бельведерского...» (18; 78). Подобное сильное воздействие оказывает на ряд героев Достоевского картина Клода Лоррена «Асис и Галатея», которую они называют для себя «золотым веком»: как напоминание о Высшем, она беспокоит душу Версилова «метафизической тоской» («Подросток»), как укор преследует Ставрогина («Бесы»), сон о «золотом веке» спасает от самоубийства и дает идею дальнейшей жизни герою «Сна смешного человека». Сила красоты непосредственна — еще одна мысль Достоевского: «Человек жаждет ее, находит и принимает красоту без всяких условий, а так, потому только, что она красота...» (18; 94 — курсив Достоевского. — Прим. ред.). Искусство, в отличие от науки, дает единственный способ достоверного несомненного знания: оно убеждает без всяких доказательств — Достоевский разделяет здесь аналогичную мысль Л. Толстого. Красота привлекает человека на путь добра, не нарушая его свободы. И, наоборот, — некрасивость может быть верным признаком неистинности. Красота — это сила: «Мир спасет красота» (8; 317) — утверждает князь Мышкин. Аделаида Епанчина, глядя на портрет Настасьи Филипповны, восклицает: «Такая красота — сила <...> с этакою красотой можно мир перевернуть!» (8; 69). Однако красота таит в себе трагическую раздвоенность, уходящую своими корнями, по-видимому, во внутреннюю противоречивость человека: в нем Божественное борется с Дьявольским, Аполлоновское с Дионисийским, рациональное — с иррациональным (см. пассажи «подпольного человека» о «хотении», в котором — в отличие от рассудка — проявляется вся «натура человека», и человек «хоть и врет, да живет» — 5; 115). Об этом говорит Дмитрий Карамазов в своем знаменитом монологе: «Красота — это страшная и ужасная вещь! Страшная, потому что неопределимая, а определить нельзя, потому что Бог задал одни загадки. Тут берега сходятся, тут все противоречия вместе живут <...> иной, высший даже сердцем человек и с умом высоким, начинает с идеала Мадонны, а кончает идеалом содомским. Еще страшнее, кто уже с идеалом содомским в душе не отрицает и идеала Мадонны, и горит от него сердце его и воистину, воистину горит, как и в юные беспорочные годы <...> В содоме ли красота? Верь, что в содоме-то она и сидит для огромного большинства людей <...> Ужасно то, что красота есть не только страшная, но и таинственная вещь. Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы — сердца людей» (14; 100).
Мосиенко Л.И.
Прим.: Все цитаты из произведений достоевского и ссылки на его тесты даны по изданию: Ф. М. Достоевский. Полное собрание сочинений: В 30 т. Л.: Наука, 1972-1990. При ссылке на письма Достоевского, кроме номера тома, отмечен еще номер книги, например, 281; 63 означает: Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений. Т. 28. Кн. 1. С. 63.
Красивое — согласно трактовке, принятой в эстетике, есть понятие, определяющее красоту внешнего облика предмета и явления. Красивое характеризует только внешнюю, формальную сторону явлений и в этом его отличие от прекрасного: человек может быть прекрасен, но не красив, и наоборот. Красивое есть проявление некоторых закономерностей: симметрии, ритма, пропорции.
Однако у Достоевского — всегда глубокая диалектика внутреннего и внешнего: его взгляд не задерживается долго на внешнем, а сразу идет вглубь, у него не «формоориентированный», а, так сказать, сущностный тип художественного мышления. Даже пейзажи и интерьеры, не говоря уже о портретах героев, не есть простое изображение предметного мира, но его глубинной сущности. Большинство пейзажей и интерьеров Достоевского предельно абстрактны, бедны на информацию об их внешнем виде, чаще всего описывается не как выглядит предмет, а какое впечатление он производит, какой у него «характер». Предметы у Достоевского — это знаки внутреннего мира героев, поэтому мы находим у него «жалкое кресло», «чахоточный коврик» («Подросток»), «скучные ряды неуклюжих кресел», «угрюмые зеркала» («Братья Карамазовы»). Сказанное относится и к пейзажам: «Вечер был осенний, холодный и мрачный» (1; 265), «все смотрело уныло и неприязненно» (1; 267). Там же, где Достоевский берется подробно описывать эмпирическую реальность, у него чаще всего чирикают не конкретные воробьи и кричат грачи, а абстрактные «пташки», растут неопределенные «кусты» и не принадлежащие ни к какому семейству «цветки». Также абстрактны и многие портреты, внешность иных персонажей вообще не изображается. Подробная, эмпирически объективная рисовка предметов и персонажей не характерна для Достоевского (хотя и не исключена полностью). Поэтому можно сказать, что красивого, как такового (как красоты только внешней), у Достоевского нет: красота внешняя при отсутствии красоты душевной у того или иного персонажа сразу же кажется Достоевскому «подозрительной»: например, описав внешность Ставрогина («Бесы»), он тут же отмечает: «...казалось бы, писаный красавец, а в то же время как будто и отвратителен» (10; 37) или о князе Сокольском («Подросток»): «...молодой и красивый офицер <...> прекрасного роста <...> прекрасные темные глаза» (13, 154); тут же: «Странно, он мне и нравился и ужасно не нравился. Было что-то такое, чего бы я и сам не сумел назвать, но что-то отталкивающее» (13; 159). Позиция Достоевского здесь очевидна: неодушевленная красота — по сути, не есть красота, не есть даже вполне красивое, аналогично тому, как жизнь «сатанинских» героев Достоевского (того же Ставрогина) тоже, по сути не есть жизнь, а уже при жизни — небытие.
Чаще всего Достоевский следует за средневековой традицией отождествления красоты тела и красоты души: отрицательные персонажи у него однозначно отталкивающи (например, старый сладострастник Федор Павлович Карамазов), а положительные — князь Мышкин или Алеша Карамазов — имеют красивую внешность. Однако этому Достоевский следует не всегда: конечно же, не красива внешне «хромоножка» Марья Тимофеевна Лебядкина («Бесы»); некрасивость в данном случае как бы подчеркивает трагизм прекрасной полубезумной души.
Достоевский остро чувствует ложь эстетизации безобразного, хотя он и понимает силу этого великого соблазна: зло, светясь не собственным, а отраженным светом божественного мира, может прельстить человека красотою свободы, силы и мощи, казалось бы, присущими злу. Но от этого зло не перестает быть злом, и Достоевский, разоблачая эту ложь, представляет зло не в виде «Сатаны с опаленными крыльями», как это любили романтики, а, следуя своему «фантастическому реализму», в виде безобразных «бесов» или «мелкого черта с насморком, из неудавшихся», а может быть даже, и «с хвостом датской собаки» («Братья Карамазовы»). Некрасивость — намек на неистинность: нередко герои через красоту «опознают» добро, и часто — через некрасивость — зло: переступить через добро, даже через истину иные герои Достоевского могут, но через красоту — не в силах: она есть как бы последнее прибежище Бога в душе человеческой, из которой уже изгнаны добро и истина, она не дает человеку окончательно пасть, она вносит трагический разлад в души «павших», тревожа их «метафизической тоской». Так, Раскольников не может примириться со своим преступлением именно из-за его «некрасивости», хотя и корит себя постоянно: «эстетики испугался!» Неопровержимая логически, его теория оказалась опровергнутой «эстетически». Иван Карамазов принял бы зло в виде прекрасного «сатаны», но швыряет стаканом в явившегося черта, проникаясь постепенно осознанием ложности своей идеи — через видение ее эстетически окарикатуренного образа. Не дает покоя Ставрогину его сон о «золотом веке», но замысел покаяния в совершенном им преступлении не сможет состояться именно из-за некрасивости преступления: «Некрасивость убьет», — говорит старец Тихон (11; 27), сомневаясь в необходимости публичного покаяния, — т.е. вызовет смех и презрение, которых, как предвидит Тихон, не перенесет гордыня Ставрогина.
Мосиенко Л.И.
Прим.: Все цитаты из произведений достоевского и ссылки на его тесты даны по изданию: Ф. М. Достоевский. Полное собрание сочинений: В 30 т. Л.: Наука, 1972-1990. При ссылке на письма Достоевского, кроме номера тома, отмечен еще номер книги, например, 281; 63 означает: Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений. Т. 28. Кн. 1. С. 63
